— Роджер… — одними губами безмолвно прошептал потрясенный Лэннион. — Боже мой, Род…

Он не мог предупредить своего короля, с чем тому придется столкнуться, — да просто не успевал!

— Этому не бывать, — отрезал отец Марк, когда Джеральд потребовал венчать его с леди Бет назавтра же.

— Отчего бы это? — поинтересовался король.

Рука священника мимолетно коснулась распятия, и отец Марк перекрестился. Вполне обычный жест благочестия… вот только Одри показалось, что первым побуждением Роджера Беллинсгема было отнюдь не сотворить святое знамение, а перехватить распятие поудобнее да и врезать им точнехонько промеж монарших глаз. Распятие было даже на взгляд страшно тяжелым и подходило для этой цели как нельзя лучше.

— Не могу понять, чего Вашему Величеству недостает, — холодно произнес отец Марк, — милосердия или просто здравого смысла?

Лэннион ни разу в своей жизни не жаловался на недостаток храбрости… и все же битву титанов следует наблюдать с более отдаленной дистанции — скажем, с обратной стороны луны.

— Тяжелые времена ждут Олбарию, — заметил словно бы сам себе отец Марк.

Левая бровь Джеральда слегка приподнялась.

— Вы уверены, святой отец? — не без иронии осведомился он.

— Более чем, — с прежней холодностью ответил отец Марк. — Если для короля закон — не беды и горести его подданных, а его собственное хотение… — Он передернул плечами. — Вы здесь не первый день, Ваше Величество. И не можете не знать, что жених этой несчастной девушки погиб совсем недавно — но пытаетесь принудить ее к браку!

— Он умер у меня на руках, — перебил его Джеральд. — И я никогда не забуду, чем обязан ему… и не я один, если на то пошло, а и вся Олбария. И я не принуждаю Бет.

— Так вы имеете наглость заявлять, Ваше Величество, — с ответной иронией полюбопытствовал отец Марк, — что несчастная леди Бет воспылала к вам внезапной любовью?

Несмотря на ужас, Лэннион не мог не восхититься этим немыслимым сочетанием слов — "Ваше Величество" и "наглость".

— Хвала господу, нет! — искренне содрогнулся Джеральд.

Отец Марк не примолвил ни слова — он просто ждал, приподняв бровь в точности так же, как и король.

— Леди Бет, — усмехнулся король, — оказала мне честь воспылать ко мне внезапным доверием. Большего я не прошу и в большем не нуждаюсь.

Отец Марк переплел пальцы.

— Доверием, которым вы злоупотребляете, — заметил он. — Вы не предлагаете ей венчания в столице, как и следует будущей королеве, с соблюдением надлежащих церемоний. Нет — вам подавай венчание непристойно поспешное…

— Непристойно — это самое то слово, — хмыкнул король. — А хуже всего, что это целиком моя вина.

Взгляд темно-серых глаз священника сделался удушающе цепким.

— Только моя. — Джеральд повел плечом, будто этот взгляд был хваткой, из которой он пытался высвободиться, причем безуспешно. — Мне следовало лучше владеть собой. И крепко подумать, чем может обернуться для незамужней девушки беседа с мужчиной наедине. Мне вспомнилась Дже… Дева Джейн, — поправился он. — И Джефрей… мы с леди Бет говорили о них… долго… часа, наверное, два — а потом черт принес леди Элис.

Другой священник не преминул бы мягко укорить Его Величество за богохульную брань, да вдобавок во храме Господнем. Отец Марк не сделал ничего подобного. Трудно сказать, отчего — то ли упоминание Девы Джейн смягчило непреклонную душу Роджера Беллинсгема, то ли выражение глаз Джеральда… и уж во всяком случае он преотлично знал, что представляет собой Элис де Бофорт.

— Вы полагаете, что о Бет будут говорить, что она позволила себе лишнее? — спросил он совершенно уже другим тоном.

— Такое может сказать только тот, кто выжил из ума! — горячо возразил король. — Уж если бедная девочка с Джеем де Ридо себе лишнего не позволила… нет, ее доброму имени ничего не грозит. Беда в другом. Леди Элис и сама желала побеседовать со мной наедине — как вы легко можете понять, совсем на другие темы.

— Вы уверены? — осведомился священник.

— Уверен? — наконец-то взорвался Джеральд. — Еще бы я не был уверен после того, как она сегодня заявилась ко мне в опочивальню! Разве сможет она простить дочери, что та ее опередила? Да она просто затравит Бет — в лучшем случае… а о худшем мне и думать не хочется! Поймите, святой отец, я не потому тороплюсь, что опасаюсь, не станут ли о Бет говорить дурное. Я просто хочу охранять покой Бет — по праву мужа. Чтобы эта злобная курица не могла к Бет и на эльфийский перестрел приблизиться!

Отец Марк испытующе взглянул на него и медленно поднялся с жесткой церковной скамьи.

— Извольте проследовать в исповедальню, Ваше Величество, — повелительно произнес он.

Джеральд изумленно воззрился на него.

— Перед венчанием исповедоваться и принять Святое причастие полагается в любом случае, — усмехнулся краешком губ Роджер Беллинсгем.

Глядя вослед отцу Марку и королю, Одри Лэннион безмолвно шевельнул губами — и только. Битва завершилась — а он был не в состоянии постичь, кто из этих двоих пересилил, превозмог другого. Джеральд — отца Марка? Роджер — короля? Оба сразу? Или никто? Странно даже и думать о простом священнике, способном противостоять королю, но Джеральд надел корону совсем недавно, а Роджер Беллинсгем был тем, кем был, с самого рождения. Сделавшись отцом Марком, он не перестал быть Роджером Беллинсгемом — скорей уж стал им с десятикратной силой. То самое время, что сотворило из гибкого юного Одри этакую мощную осадную башню, не потрудилось ради Роджера взять в руки волшебную палочку и превратить его в нечто иное — взамен оно взялось за резец и просто-напросто стесало с Роджера все лишнее, мешавшее разглядеть его подлинную суть.

О да, он и раньше был таким — Роджер Беллинсгем, дальний родственник Бофортов, чья колыбель, по общеизвестному выражению, стояла по левую сторону кровати. Лорд Аллейн Беллинсгем признал бастарда и дал ему свое имя — а большего дать не смог бы, даже если бы и захотел. Ум, отвага, блистательные дарования, обширные познания в самых подчас неожиданных областях — ничто не могло помочь Роджеру занять хоть сколько-нибудь достойное место. При Доаделлинах люди, подобные Роджеру, рано или поздно получали из рук короля новое имя взамен отцовского и новый герб — тот, что будут с честью носить отпрыски нового дворянского рода! — но при Дангельтах бастард и помыслить не мог о том, чтобы продвинуться. Отрекаясь от собственного не слишком-то законного происхождения, Дангельты впали в самое что ни на есть разнузданное ханжество. Дети от внебрачной связи не могли рассчитывать ни на что, кроме прозябания в ничтожестве. А Род Беллинсгем был кем угодно, только не ничтожеством. Уже и тогда в нем было это редкое свойство: он не желал и не искал ни влияния, ни тем более власти — но буквально все, с чем он соприкасался, превращалось в горячий воск, готовый запечатлеть на себе оттиск его неповторимой личности. Хотя нет — воск можно расплавить заново и уничтожить прежний отпечаток, а след, оставленный Роджером, мог по своей долговечности сравниться скорей уж с работой чеканщика. Беллинсгем, возможно, даже и не сознавал своей силы, когда твердо и бесповоротно решил сменить клинок на распятие.